Чужой к чужому по чужое, Или как русские присваивают себе чужое имя, чужую историю, чужую землю
Самые древние имена в человеческой истории – это названия водоемов: рек, озер, пойм, ручейков. Люди всегда давали им названия, чтобы характеризовать их возможности в обеспечении своей жизнедеятельности. В конце концов, в честь этих водоемов на их берегах называются и человеческие поселения, а если последние вырастают в объединительные центры, то передают указанные имена и собственному самоуправлению, потому что и самих жителей тоже так называют.
Вот почему никто не удивляется, почему племя, расселявшееся на берегах реки Ижора (теперь в пределах русского Санкт-Петербурга), с начала его самоосознания называлось именно ижорой, а обитавших вокруг Чудского озера неподалеку от Великого Новгорода – чудью. Подобное можно сказать и о других реках и озерах на широких просторах нынешней Российской Федерации от Балтики до Урала. Но реки, название которой именовало бы это государство, – нет!
В то же время, когда на этой территории с ХІV по ХVІІІ века государственное самоуправление именовалось Московией, то весь мир знал, что так она именуется от названия своей столицы – Москвы, получившей ее от одноименной реки, на берегах которой этот град основал киевский князь Юрий Долгорукий. Из мещорского диалекта угро-финнов именно так обозначалась болотистая местность, которой несло мутную воду.
Такая река, свое название передавшая соседней стране, протекает в Украине – Рось! А ее воды, пока она среди глубоких черноземов доплывает к широководному Днепру, пополняются из источников, разливающихся плесами Роставицы, Росавы, Росавчика – корень, как видим, один. Таким образом, родство названий водоемов в бассейне Роси и дало новое имя не только местному земледельческому племени полян, но и всем, кто объединился вместе с ними вокруг их политического и духовного центра – Киева. Рось – Русь – русичи – русины.
Легитимное представительство Киева как главной ячейки Русской земли именуется с 852 года в древнейшей восточнославянской летописи «Повесть временных лет», оно свидетельствует и о его выходе на международную арену. И наш летописец Нестор именно от византийского императора Михаила III (840–867) говорит о русских князьях. А они с ним уже воевали, и там знали о русичах. Скажем, свидетель осады Царьграда нашими предками в 865 году патриарх Фотий писал: «Народ неславный, народ, которого и не считали, народ, которого ставили наравне с рабами, неизвестный – и получил имя, незначительный – и стал славный, презрен и бедный – и пришел к высокому положению и бесчисленному богатству…».
Поэтому когда могущественное государство со столицей на Босфоре именует территорию расселения наших предков Русской землей, то, по всей видимости, там уже и политически идентифицировали ее. По крайней мере, мы можем утверждать о международном признании Руси в 860 году, когда Византия заключает договор с киевскими князьями Аскольдом и Диром после их удачного похода на Царьград.
А впоследствии, когда киевские князья стали сватами всей Европы, то там на много веков осталась историческая память о величественной Руси, которая, покорив территорию угро-финнов от Балтики до Урала, распространила туда с «матери огородов русских» свет знаний и слово Божие.
Понятно, что ничем подобным не могла похвастаться Московия. Поэтому с момента провозглашения концепции Третьего Рима (1492 год) там мечтают не только захватить земли бывшей Руси по Висле, но и присвоить все ее значительные достижения цивилизационного прогресса. Особенно в развитии образования и науки, поскольку духовность в белокаменной ощутимо отставала от европейских традиций.
Один из представителей Западной Европы вот таким образом описывал московскую жизнь: «они ни не занимаются никакой наукой, ни не проявляют ни малейшего желания к усвоению какой-то науки, напротив, они проживают в такой страшной темноте, что считают, что человек не способен изготовить календарь, если она не волшебник, как также предусмотреть оборот луны и его затмения, если она не найдет общий язык с чертями». Другой иностранец добавлял: «Проживая в страшной темноте, представители московского общества еще и хвастались, что они являются одинокими правдивыми христианами, а осуждали духовенство Запада».
Поэтому, пользуясь безгосударством нашего народа, московские самодержцы начинают постепенно прибирать в свои руки все цивилизационные достижения украинства. А чтобы закрепить их за собой окончательно, Петр I приказал изменить название своего государства на Россию, что было однозвучно с термином Русь. То есть, на глазах равнодушного Запада чужие по происхождению москвины, придя на чужую для них территорию и объявили все чужое для них украинское своим – русским, легко воспринимаемое вместо руського – настоящего украинского.
С того времени вся наша творческая элита, начиная с церковных хористов, оказывается на Московщине, где она уже работает в разных отраслях как русская, представляя свои таланты как достояние тамошней мешанины разных этносов. Немногим из наших земляков удалось остаться с собственной национальной душой.
Разрабатывая программу уничтожения украинства как нации, российское самодержавие особое внимание в ней отводило православной церкви, выполнявшей роль важнейшего денационализатора. Скажем, как только после разделов Польши к России отошли Волынь, Берестейщина, Холмщина и Подляшье, сразу же был запущен процесс уничтожения греко-католической церкви на этой территории, верных которой заставляли переходить к чужой им русской православной.
Второй по очереди пришло изменение административных границ, чтобы, например, ту же Берестейщину навсегда оторвать от сплошного этнического расселения, поскольку ее включают в Гродненскую губернию, где украинцы Берестейского, Кобринского, Бельского и части Пружанского уездов были совсем чужды тамошним. Кроме того, не один десяток лет местное украинское население передавалось из одной в другую епархию: сначала в Минскую, затем в Литовскую, а впоследствии – в Гродненскую. А все для того, как понимали сами жители украинских уездов, чтобы убить у них национальное сознание.
Подобная практика для разъединения украинства для будущей плановой русификации была совершена царским самодержавием и в Нижнем Подонне. Чтобы ускорить ассимиляцию потомков тех славных казацких формирований, которые пришли на Дон из Запорожья и уже постепенно распылялись в конгломерате разных народов на территории Войска Донского, туда 1888 волевым решением включены и три округа украинской Екатеринославской губернии – Ростовский, Ростовский, Таганрогский и Александрово-Грушевский.
Игнорирование исторических традиций расселения украинцев перечеркивалось и на Слобожанщине, где значительные территории были включены в состав Воронежской и Курской губерний, хотя они даже территориально тяготились к своему природному центру – Харькову.
Стремление как можно быстрее нивелировать в местах нового поселения обычные традиции и духовность украинства, трансформируя их в чужие нам каноны, вызвало решение царских властей реорганизовать украинское по национальному составу Черноморское казацкое войско в смешанное Кубанское, включив в его состав части бывшего Кавказского линий. Кроме того, основанным украинскими переселенцами новым станицам власть давала названия, которые не имели никакого отношения к исторической памяти нашего народа – они должны свидетельствовать о якобы их русском происхождении: Калужская, Пензенская, Рязанская, Тверская и т.д. А вселенные к ним Швецы, Мельники, Ковали, Иваненки, Тищенки, Крамари, Шевченко, Шаповалы, Сушки, Бабии и другие, пришедшие на Кубань именно из Украины, становились по документам Швецовы, Мельниковы, Ковалевы, Иваненковы, Тищенковы, Крамаровы, Шевченковы , Шаповаловы, Сушковы, Бабиевы…
Переселение украинцев на новые земли на протяжении многих веков, как правило, вызывалось потребностью использовать их земледельческий талант для освоения плодородных родов. С середины ХVІІІ века украинское крестьянство начинает распахивать большие массивы заволжских степей, означая новые поселения родительскими названиями с родной стороны. А вскоре этот процесс распространяется на оренбургские степи, в Приуралье. Со второй половины ХІХ ст. украинские земледельцы уже хозяйничают в казахских степях, создавая такой огромный регион собственного расселения, как Серый Клин.
Там, кстати, царское правительство не противилось перенесенным из Украины своим названиям новых поселений, как это было на Кубани. Очевидно, в расчете на то, что оторванные от родины крестьяне в новых условиях быстро саимилировались. Тем более что в поселках, которые закладывались в степях, планировалось внушать 40 процентов украинских семей и по 30 – российских и белорусских – в расчете на то, что россияне и белорусы объединятся против украинцев. На практике же оказалось, что большинство переселенцев из чужой нам по духу и укладу Московщины ушли в лесистые местности возле воды и железной дороги, а белорусы как ближе по менталитету охотнее приставали на союз с украинцами в земледельческой стороне.
Потому и появляются в конце XIX в. в Северном Казахстане в первой переселенческой волне села с подавляющим, если не полностью с украинским населением. Такая же тенденция наблюдается и в земледельческом освоении Туркестана, где пустые, но богатые земли, которыми раньше кочевали киргизы со своими многочисленными стадами, «теперь представляют собой заселенные культурные оазисы, в которых встретите и типичный украинский дом, и хозяйство, и украинский язык, и волов, запряженных в длинную высокую телегу, и краснощеку в цветных сарафанах и рубашках украинскую молодежь, упорно поющий свои песни о свободной Украине».
Украинские названия появятся также и в Сибири невыходимой, и на Дальнем Востоке. Туда будут направляться миграционные потоки из всех населенных нашим этносом регионов. А затем более 20 тысяч украинцев Кубани переселяются в Муганскую долину на Закавказье. Не снабжая их, как и везде, национальной школой, царское самодержавие, правда, пока не запрещало им петь. Французский инженер Мармон, побывавший в Крыму в 1834 году, так заканчивает свое описание Керчи: «Из всех утех, которые мы имели, я был особенно тронут казацкой песней, и самые замечательные голоса пели грустные, меланхолические песни исполненные сладкой мелодии».
Такую «вседозволенность» царских властей грубо остановили их преемники – русские большевики. В конце 1932 года они решили, что «хохлы» уже свою миссию по обрусению чужих и далеких от Москвы территорий выполнили, поэтому под предлогом невыполнения непосильных хлебозаготовок в Кремле было принято решение прекратить «небольшевистскую» украинизацию и запретить все украинское за пределами УССР.
Следовательно, миллионы украинцев на Северном Кавказе, Слобожанщине, Поволжье, Урале, Западной Сибири, Казахстане, Туркестане, На Дальнем Востоке, Закавказье, Москве и Ленинграде были лишены быть таковыми. Все ими создано, объявлялось «гением русского народа». В частности, с тех пор в местах земледельческой колонизации вплоть до Тихого океана основанные нашими предками Киевки, Полтавки, Черниговки подаются как русские села.
Кстати, наличие таких насильственно русифицированных украинских поселений в Северном Казахстане теперь провозглашается московскими великодержавными шовинистами в качестве основания присоединить их к «матушке России».
В межвоенный период первой половины ХХ века порабощенные украинцы на западной территории нашего этнического расселения нашли действенный способ самоорганизации собственной экономической жизни. Тогда они активно претворяли в жизнь поддержанный митрополитом Андреем Шептицким вот такой лозунг: «Свой к своему за своим!». Это давало возможность украинцам выживать в конкурентной борьбе, поскольку они, производя собственными силами из своего сырья товары, в частности продовольственные, сбывали их среди наших людей, что способствовало как накоплению украинского капитала, так и занятости национальных рабочих рук.
В действиях наших северо-восточных соседей по отношению к украинцам видим прирожденный признак нагло присваивать созданное чужим трудом. А такие поступки можно оценивать однозначно: чужой к чужому за чужим…
Владимир Сергийчук,
заведующий кафедрой истории мирового украинства Киевского национального университета имени Тараса Шевченко, доктор исторических наук, профессор.
Фото – УНИАН.