Серебрянные ложечки в обмен на еду: история Марфы Коваленко

Продолжаем серию рассказов о свидетелях Голодомора, записанных в рамках проекта «Голодомор: мозаика истории», воплощается совместно с ОО «Ukrainer» при поддержке Украинского культурного фонда.

Когда начался Голодомор, Марфе Коваленко было шесть лет. Ее семья спаслась благодаря посуде с сервиза, который их дедушке когда-то подарили помещики. Эти вещи выменивали в Торгсинах на мизерное количество пищи, и поэтому в семье Коваленко жертв Голодомора не было.

Константинов. Семья Марфы

Село Константинов расположено на правом берегу реки Сула на Сумщине. Сейчас оно почти вымерло — там осталось всего несколько заселенных дворов. Однако в XVII в. это было зажиточное торговое местечко, которое в XIX в. перешло в собственность графов Головкиных, а затем — графов Хвощинских. В имении последних работал дед Марфы Яким Коваленко, и это позже спасло его семью от голодной смерти.

На фотографии: семья Коваленко. Справа снизу — Яким Коваленко, дедушка Марфы. Фотография из семейного архива Коваленко.

Марфа Коваленко родилась в 1926 году в семье фельдшера. Ее отец, Даниил Якимович, работал в больнице соседнего села Коровинцы, которую граф Головкин когда-то перевез из Константинова. В больнице, кроме фельдшера, были и другие специалисты, имевшие служебную подводу для посещения тяжелобольных и даже проводившие операции. Рядом стояло здание для врачей и их семей, где жили и родители Марфы. Впрочем, они часто посещали дочь, которая оставалась с дедушкой в Константинове.

На фотографии: Фельдшеры Недрыгайловского района, которые прошли аттестацию. Второй слева в нижнем ряду — Даниил Коваленко. 1950 год. Фото из семейного архива Коваленко.

У родителей Марфы было еще двое детей: Алексей, который умер от скарлатины еще до ее рождения, и Федор. От скарлатины умерла и младшая сестра отца. Марфа тоже заболела, когда была совсем маленькой, но выжила.

— Братик как приходил, в дом его не пускали. Как я уже стала поправляться, так через окно. Он на улице, а я в доме у окна — поговорим. Тогда же он либо уйдет на Коровинцы, либо у соседей переночует, а утром с детьми пойдет в школу в Коровинцы.

Когда в Украине началась коллективизация и раскулачивание крестьян, пострадала и семья Марфы, хотя их отец работал в больнице.

— У нас города немного было, так отрезали город в отца. Не колхозник же — так оставляли пятнадцать сотых. Вот, что под двором. А отец сказал: «Тот город, который садится, можете забирать, а там под горой сад оставьте». Вот по тропинке я в сад могла ходить в свой, а тут колхоз сажал на нашем огороде, деда.

Бригады, щупы и разбитая посуда

Больше всего Марфе Коваленко запомнилась зима 1932–1933 годов.

— В погребе картошка была, свекла, капуста в бочке, огурец там, такое было.

По селу ходили бригады с металлическими штыками — щупами, которыми они искали спрятанное в земле зерно. Также забирали и уже готовые блюда.

— Заходили, заглядывали в печь, выносили и выливали. Еще и тот горшочек бросали, чтобы разбился. Тогда посуда была только глиняная.

Во двор Коваленко тоже приходила такая бригада. В тот день маленькая Марфа осталась дома вдвоем с дедушкой:

— Зимой в 32-м или 33-м пришла к нам бригада. Лает собака, а уже зима, холодно. Пока дед меня одел, вышли на улицу — они по двору ходят. Местные все, константиновские. Я одного знала: рыжые волосы, Василий звали. «Привяжи собаку», — говорят деду. А собака круг сарая, корова была в сарае. Ну так им в сарай надо. В сарай зашли, отвязываем корову и забирают. А тот же рыжий Василий, недалекий сосед, толкнул деда. Дед упал. И вот я начала кричать.

Отец Марфы, поскольку был фельдшером, а не колхозником, поехал в Недригайлов к главному врачу и пытался вернуть свою корову, но от чужой отказался:

— Если приведут корову ту, которая была наша, — пусть ставят в сарай. Если приведут корову, [которую забрали] в человека, у женщины, в которой осталось четверо или пятеро детей — пусть той коровы не заводят.

На фотографии: Данило Коваленко, отец Марфы. Фотография из семейного архива Коваленко.

Ему пообещали, что приведут корову назад, однако скот так и не вернули.

— И так вот остались мы на весну: свекла, картошка была, сад был, сушка была. В Тернах был завод сахарный, значит были и семена сахарной свеклы.

Сопротивления конфискации крестьяне не оказывали — боялись физической расправы.

Чтобы выжить, на ужин люди готовили солодуху (жидкое блюдо из сахарной свеклы) и пекли лепешки из листьев:

— Варили сахарную свеклу. Обчистили, порезали на кусочки — на четыре части или напополам (какая свекла по величине), сварили. Тогда уже, как сварили, еще порезали на вот такие квадратики, залили раствором огурец или капусту. Хлеба уже не было. Люди пекли гербики (листяники). Так у кого была корова — на молоке тот листяник можно испечь. Моя мать не пекла, потому что не было молока.

Весной не было чем засаживать огороды, поэтому картофель выращивали из очистков. Иногда дети выкапывали недозрелый картофель из земли, ели ее и от отравления умирали.

Крестьяне, которые еще оставались в живых, не имели сил хоронить умерших. В сельсовете выделяли подводу, ездившую по центральной улице и собиравшую тела, которые затем хоронили на кладбище в братских могилах.

7 августа 1932 года был принят так называемый «закон о пяти колосках», который запрещал крестьянам собирать колоски себе на колхозных полях — такие действия считались воровством. Поля охраняли объездчики, которые не давали крестьянам «разворовывать государственное имущество»: контролировали, чтобы голодные люди не срезали колосья на поле и не подбирали их после сбора урожая. Объездчики били детей кнутом, вспоминает Марфа. Те же, кому же повезло собрать немного колосьев, варили их или перетирали на жерновах в муку.

На фотографии: Сотрудница музея Юлия Коцур вместе с Марфой Коваленко рассматривают семейный архив Коваленко. Автор фотографии Валентин Кузан.

С началом коллективизации жернова у крестьян изымали и уничтожали. В Константинове они были только в кузнеца, но пользоваться ими он позволял не всем, ведь боялся, что кто-то донесет в сельсовет и жернова конфискуют:

— Только он молол по блату. Не всем он мог молоть: родственникам, знакомым, друзьям. Это уже позже выяснилось.

В сентябре 1933 года Марфа пошла в первый класс вместе со старшими детьми. Школа стояла прямо за домом, в бывшем доме священника. Класс был большой, более тридцати детей. Тогда в первый класс пошли дети разного возраста, от семи до десяти лет. В школе детям есть не давали. Семье помогал старший брат Федор, который учился в Ромнах в техникуме механизации сельского хозяйства, где ученикам выделяли питание:

— Уратик учился в Ромнах в голодовку, в 1933-м, и вот такой кусочек хлеба приносил в субботу матери. А я первой ухватила — и есть, а он плачет: «Я же матери нос!». Тогда уже мать делила мне и ему, и себе, а большинство нам давала.

Люди в голодные годы часто помогали друг другу. Марфа помнит, как со своей подругой Соней они каждый день пригоняли корову с пастбища тете Анне из их села, а она давала девочкам по кружке молока

— Я пухлая не была. Две кружки, пусть какие они есть, на 300 грамм там было или 200 молока, выпивали мы с той девочкой.

Старшие братья Сони — Иван и Борис — голод не пережили. Их похоронили в старом погребе. Впоследствии умерла и их бабушка:

— Мальчики умерли, так отец вынес [тела] в погреб, который уже рухнул. Как-то прикрыл. Мой дед и там еще один дед был где-то в колено выкопали ямку возле того погреба, где детки. А тогда уже там могилы сделали.

«Хлам» из серебра

Во время революции 1918 года семья графа Хвощинского оставила свои родные места. Убегая от большевистской власти, они забрали с собой все, что могли погрузить. А то, что не смогли, раздали людям, которые в них работали. Так деду Марфы Якиму Коваленко досталась часть серебряного сервиза и посуда:

— Какие сервизы были — так осталось, а то, что по одной ложке, по две вилки, детское что-то — вот принес дед. Сказала: «Нате, это вашему мальчику на подарок».

Эти вещи сохранились и во времена Голодомора спасли семью Марфы от смерти.

— Нашу семью в голодовку много спасло то, что дала помещица же эта — «хлам» из серебра. По две-три ложки — чайная и у меня есть, поломанная уже, ножи нержавеющие с серебрянной ручкой, вилка, селёдочница.

На фотографии: Марфа Коваленко держит ложечку из помещицкого сервиза, которую не выменяли на еду в годы Голодомора.

Вещи из драгоценных металлов в Голодомор можно было сдавать в торгсин. Чтобы не умереть с голоду, люди сносили все ценные вещи, бытовое серебро и золото, обменивая их по низким ценам на еду. Впрочем, иногда это могло спасти жизни:

— В Ромнах был такой магазин, так называли — Торгсин. Вот дед брал или ложку, или вилку, уходил. Горсть или сколько принес, и уже мать там какую затирку заколотила. Из-за этого мы выжили, в нашей семье никто не умер.

Посуду из этого сервиза, которую не выменяли в торгсине за еду,— серебряную ложечку и селёдочницу- Марфа Коваленко передала в фонды нашего музея.

На фотографии: Селёдочница, которую Марфа Коваленко передала в Музей Голодомора. Автор фотографии Валентин Кузан.

Имение графа Хвощинского, хозяйственные постройки, трактор — все передали в коммуну, которая позже объединилась с местным колхозом. Советская власть также отобрала в общины церковь, превратив ее в зерносклад, где в годы Второй мировой работала и сама Марфа Коваленко. В 2007–2009 годах константиновская церковь была восстановлена, и сейчас она является одной из самых известных архитектурных памятников региона.

В годы Голодомора в Константинове, по воспоминаниям Марфы, большинство жителей выжили благодаря взаимопомощи. Крестьяне не теряли человечности и делились последним с другими, даже если у них самих не было чего есть.