Украинцы передают записанные воспоминания своих родных, которые пережили Голодомор, в музей
Дмитрий Бутенко передал в «Мемориал жертв Голодомора» записанные воспоминания своего дедушки Яроша Бориса Ильича, который родился в 1923г. В селе Ходорков Попильнянского района Житомирской области. Однако большую часть своей жизни он прожил в селе Андреевка, Андрушевского района Житомирской области.
Господин Дмитрий, бесконечно благодарим Вас за это письмо! Для нас открываются уникальные свидетельства о ходе грабительской политики коллективизации, преступные действия представителей власти в отношении крестьян во время Голодомора (собственно геноцидные действия), об ужасе и боли, человечности и надежде. Борис Ильич очень четко описывает все процессы, семью, односельчан, товарища уполномоченного:
«В период НЭПа жизнь оживилась, но по чьей-то злой воли были подрезаны экономические основы: разобраны сахарные заводы, винокуренный завод и другие важные объекты.
Относительно проведения коллективизации, нужно сказать, что все происходило по тому же сценарию что и в вашем журнале, правда на высылку у нас попали лишь единицы, хотя раскулачивали многих, в большинстве небогатых, но которые тянули писать заявления в колхоз. Наиболее запомнилось, как бригады ходили и трясли хлеб, как при «раскулачивании» вазонами выбивали окна с рамами, чтобы в домах этих никто не мог жить, так как стекла достать было невозможно. На моей улице жил многосемейный Порхун Ефрем, бедный, как говорят, почти синий, одна дочь больна туберкулезом уже лежала. Был свидетелем, как после разгрома усадьбы больного с кроватью вынесли на улицу и поставили в снег.
Хватало и трагикомичных картин. Был у нас пьяница «активист» Кирилл, которого люди презрительно называли «Кирильцо». Как-то посадили его с семьей на подводу с реквизированной «кулацкой» мебелью (не фирменной) и в сопровождении эскорта своих друзей повезли через всю улицу, в руки вручили ему флаг и поселили в крайнюю хату раскулаченного Диюка Иосифа. Но чужое не пошло ему на пользу. Позже вся эта семья исчезла от голода.
Первые дыхания голода стали ощутимыми еще с зимы-весны 1932 года, когда шло массовое истребление лошадей из-за недостатка кормов. Буквально сотнями лошадиных туш были устланы прилегающие к хозяйствам огороды и поля. Большой рогатый скот в то время в колхозах держали мало, в основном волов. В нашей местности коров и птиц не «обобществляли». Урожай зерновых выдался неплохой, средний того времени. Очень мало в людей на огородах уродилось картофеля, зато кто посеял, тот собрал много тыкв.
Помню, как летом было много солнца, что позволило нам значительное количество их насушить на жестяной крыше дома (резали ломти вместе с кожурой). Затем это очень пригодилось, хотя некоторые смотрели на это скептически и иронично.
На трудодни в колхозах не получили ничего, поскольку почти все вывезли. Мало того люди сеяли немного зерновых на огородах, но ходили спецбригады по домам и забирали все, даже фасоль вытряхивали из горшков, если нечего было взять.
Каждую бригаду возглавлял уполномоченный, у которого, как правило, верхняя одежда была не застегнута, чтобы выглядела портупея через плечо от кобуры с «наганом». Кто сумел выдержать давление и скрыть немного продуктов, тем было легче перенести беду.
И каких только «тайников» ни придумывали люди, но к сожалению это не спасало, находили. Правда, немало этих «следопытов» с острыми стальными шипами позже также забрал голод. Выжили семьи, в которых были коровы. К 1931-32 гг. корова, практически, если и две были в каждом дворе, но здесь начали требовать мясосдачу, люди договаривались у кого корова больше весит, ту и сдавали, из расчета 42-45 кг. на семью. Денег платили мизер, копейки. Как раз пришлась такая «лотерея» к «счастью» для нашей семьи.
Беда подступила как-то тихо, прежде всего, в крупных физически крепких трудовых семьях, нуждающихся в большом количестве еды. Кто ел меньше, тому было легче пройти голодную адаптацию. Проходил трагический отбор, безусловно, не в сторону улучшения здоровья будущих поколений. Больше всего умирало в конце 1932 и первых четырех месяцев 1933 года, а весной вообще было страшно. Было много сильно пухлых людей. Люди падали и умирали массово, валялись у дорог и на ярмарочной площади. Периодически по улицам ездили подводы, подбирали трупы и увозили на кладбище в большую яму, но не всех. Были случаи, когда умершие разлагались под солнцем по разным углам, к примеру, моя соседка и ровесница марта Антонина, истлела в яме, которая осталась после выкорчевания огромной многовековой груши. Останки умершего закрыли землей только где-то после жатвы. Были случаи, когда в общую могилу бросали не совсем «готовых» людей, которые там «воскресали». Одна женщина после такого путешествия на «тот свет» дожила до глубокой старости.
Что люди ели? Все что можно было найти, выкопать, поймать. Были такие, которые не имели ничего, и если попадалась им свекла или картофель, то ели их сырыми жадно. Это были «смертники», обреченные на мученический финал. Пока была физическая способность, эти люди ловили и ели собак, кошек и другую живность. В реках и прудах ловили рыбу, моллюсков, лягушек. Весной, кто еще в силах был в силах — вылавливали ворон, вырывали их гнезда, сначала с яйцами, а позже с воронятами. Но, к сожалению, всего этого «деликатеса» местной фауны стало не на долго и не на всех. Вполне понятно, что не проходили мимо погибших животных, в результате чего часто случались смертельные отравления.
Так в муках погиб мой дядя Александр и его сообщники по «добыче». Касательно флоры использовали всё: щавель, лебеду, листья деревьев, рогозу, гнилую картошку, свеклу, стебли и стержни початков кукурузы и прочее. Особенно славились «матортаники» из хрена, а из стеблей кукурузы получали воздушное печенье, вроде зефира. В нашей местности многим помог лес. Особенно желуди, кора деревьев и прочее. Большую роль в спасении людей служил сбор и использование вереска. Его заготавливали массово, носили мешками, сушили, измельчали, толкли в ступе муку из которого варили густой кисель коричневого цвета с бальзамическим привкусом, с чувством горечи, но была возможность собирать его ранней весной, когда зеленого ничего еще не было в других местах. Ели его много и ежедневно. Помню, что часть запаса осталась и как реликвия, на всякий случай, стояла еще годы в больших красивых банках из под леденцов нэповских времен. Особенно престижным, прямо чудом, считалось, есть этот кисель из мелом, поливая молоком. Кто потреблял вереск, у того не возникала, а то и исчезала, опухоль. Такое же действие вызывало употребление тыквы. После голодания, надолго исчезли больные кишечником. Кто к голоду жаловался и если выжил, то обо всем забыл.
Верес это растение-памятник, символ жизни тех страшных дней. Позже такое же место заняла липа. Ее ломали, сушили листья, толкли в ступе муку, которая служила основным компонентом в печенье. Кроме того, липовая мука имела клейкость. Лучше чувствовали себя люди, которые работали в государственных учреждениях и хозяйствах (лесхозах, совхозах, сахаротрестах) здесь кормили и давали немного продуктов (хлеб и к хлебу). На базарах продавали несколько съедобное и, как правило, сурогатное в виде пирожков, лепешек и всяких других «матортаников». Хлеб не продавался. Торговали молочными продуктами, появлялось воловое мясо и жир. Чтобы что-то купить, нужны были немалые деньги. Признаюсь, что нашей небольшой семье из 4-х душ, с некоторыми возможностями и «запасами» и то было предельно трудно и голодно, а что и говорить о многосемейных и менее обеспеченных.
Отец наш был мастер на все руки, в хорошем смысле этого слова, в это время выполнял колхозный заказ в домашней мастерской — изготавливал большие дубовые кадки для будущей квашенины. Частных заказов не было — не до этого было в то время. Пора расстаться с приобретенными годами вещами, которые потом уже нажить не смогли.
Люди отходили тихо, грабежей и краж почти не было. Самым страшным воспоминанием на всю жизнь осталось людоедство, которое мне довелось увидеть в это время. На одной из улиц проживала многодетная семья Сухорских. Дочь ходила по домам и просила, что кто даст. На нашей улице Низкой, она заманила девочку дошкольного возраста, завела в свой дом, где отец ее зарезал и сварил. Я видел как милиция, и исполнители сельсовета привели всю эту семью и большой горшок с ужасным содержанием, а сверху лежали ручки.
Далее остановлюсь на вопросах помощи голодающим. Как и во все времена, мир существовал не без добрых людей, нашлись такие и во время лихолетья. К таковым в первую очередь отношу директора Украинской средней школы Кривича Якова Степановича, который ранее был директором сельскохозяйственного техникума, имел определенный опыт, организовал в школе подсобное хозяйство и сумел сохранить значительное количество собранной «продукции». В школе действовала столовая. Для нас варили с мукой так называемую «затирку» с клецками. «Затирка» в нашей местности почему-то называлась «шлихтой». Иногда это варево заливали маслом. Не отставал в этих вопросах и директор польской 7-годовой школы Рыбицкий, сын старого большевика с 1904 года. Помню, как хоронили его в 1934 году с воинскими почестями, а сына в 1937 году как «врага народа» репрессировали.
Председатель колхоза «Большевик» Барановский Николай, бывший пастух, малограмотный, но наделен природным умом и понятливостью, возможно, ввиду его «пролетарского» происхождения ему прощалось больше, чем иным руководителям, так что он сумел оставить несколько в хранилищах. Позволял людям перемалывать цепями солому в скирдах, но, к сожалению, последствия были малоутешительны. Молотилки молотили качественно, не так как сейчас комбайны.
С началом полевых работ в колхозах также варили «шлихту» и бочками развозили по местам работы. Трактористам и некоторым другим категориям привозили и хлеб. «Шлихтой» кормили всех, кто бы где не работал. В это время старались, в первую очередь, спасать детей. Не знаю, с местной инициативы, а может, были и указания сверху, но это было ощутимо. Кто остался подвижным до сих пор, у того значительно увеличился шанс выжить. Весна пришла рано. Весной, мы, дети, собирали с/х вредителей на свекловичных полях. Заботился о нас добрый дядя Трофим (бездетный), который принимал работу и старался накормить нас хлебом и «шлихтой». Позже ходили на обработку овощей. Здесь было 2-х разовое питание с хлебом.
Для детей, потерявших родителей, в колхозах было организовано детдома, которые тогда назывались детскими площадями, но уход там был плохой, а еще хуже санитарные условия. Детей косил кровавый понос (дизентерия).
Перед жатвой и с началом жатвы, были случаи, когда ослабевшие люди сразу наедались зеленого зерна, или внезапно свежего хлеба нового урожая и умирали. Людские потери были огромны. Когда-то по свежей памяти подсчитывал по своей улице, насчитал 106 человек на 98 домов, а в селе еще 7 улиц и везде свирепствовала голодная смерть, это где-то 650-700 потерянных душ. Умирали не равномерно, в основном целыми семьями. На моей родине голодный геноцид унес значительно больше, чем погибло в войну (302 человека)».
Трагедия Голодомора — это история почти каждой украинской семьи, это история современной украинской нации. Память и знания о Голодоморе сегодня является мощным предохранителем преступления геноцида против украинского народа. Уроки истории Голодомора обучают противостоять несправедливости, угрозам преступления геноцида в любой точке мира. Собственно, для этого и существует Мемориал жертв Голодомора.
Друзья, благодаря Вашей гражданской позиции, совести, поддержке мы вместе сможем максимально собрать и сохранить свидетельства людей, переживших Голодомор!
Если у вас есть записанные воспоминания родных о Голодоморе или вы хотите записать интервью о Голодоморе Ваших близких в сотрудничестве с музеем, обращайтесь, пожалуйста, по телефону: 254-45-12, или присылайте информацию на электронную почту: memoholod@ukr.net.