Рецензия Олеси Стасюк на книгу Энн Эплбаум "Красный голод. Война Сталина против Украины"

19 сентября 2018

Известный французский лексикограф Пьер Буаст считал, что «лучшая книга та, которая включает в себя наибольшее количество истин». Я не случайно вспомнила это выражение, ведь именно такой установкой должен руководствоваться исследователь (идет ли речь об академическом историке или журналисте), который обращается к анализу и осмыслению исторических событий, тем более к такой теме, как «Голодомор 1932-1933 гг.» , что имеет большое цивилизационное и мировоззренческое значение для становления украинской нации на современном этапе. Беря за основу подобный императив, мне удалось ознакомиться с книгой Еплбаум «Красный голод. Война Сталина против Украины», за которую автор была удостоена ряда премий (Премия Фонда Емельяна и Татьяны Антоновичей (2017), Премия Лайонеля Гелбера, Премия Даффа Купера (2018)).

 

Убеждена в том, что как можно большее количество работ зарубежных авторов, интересующихся темой Голодомора, должно быть переведено и популяризовано среди украинского читателя, в том числе и донесено до представителей академической среды, которые занимаются этой проблематикой. И то, что автор в очередной раз поднимает этот вопрос в публичном и научном пространстве, предоставляя ему международную огласку, особенно на фоне аннексии Крыма и военных действий, ведущихся на Востоке, является ее заслугой, и такие инициативы можно только приветствовать и поддерживать в дальнейшем.

 

Однако любое оружие, используемое на войне, сначала должно проходить проверку на подлинность и точность, которые повышают ее эффективность на поле боя. Так и здесь: книга Эплбаум, кроме «феерий» и положительных отзывов от именно такой постановки вопроса в названии, должна быть подвергнута критическому и квалифицированному историческом анализу, одним из разновидностей которого является академическое рецензирование, во время которого предполагается «применение системного теоретического арсенала касательно научного нарратива».

 

А «феерий» было немало. Книга Эплбаум — «мощная, неумолимая, шокирующая, убедительная и только подкрепит заслуженную репутацию автора как ведущего историка советских преступлений», — отмечает в своей рецензии Дэниэл Филкенштайн для издания The Times. А вот впечатление о книге Саймона Сэбаг Монтефиоре для издания Evening Standard: «Глава о голоде поражает. Люди убивали своих детей и ели их, исчезли кошки и крысы, вымерли целые деревни. Тележки забирали мертвых, просто начали собирать слабых и хоронить их заживо. В одном отчете начальник службы тайной полиции Киева сообщил о 69 случаев каннибализма за два месяца».

 

Даже известный и противоречивый исследователь этой темы С. Кульчицкий высказал похвалу: «В «Красном голоде» Эплбаум демонстрирует истинную природу коммунистической диктатуры, которая пряталась за кулисами расписанной в конституциях «рабоче-крестьянской» власти и ее непримиримое противоречие с интересами крестьян-собственников», «Колоссальный информационный заряд, который содержит книга Э. Эплбаум, способствует правильному пониманию механизма сталинского «сокрушительного удара». Следует отметить, что текст «Красного голода» тщательно отработан, в нем достаточно мало фактических ошибок и неточных выражений».

 

К правде сказать, не обошлось и без замечаний с его стороны: «На с. 297 Э. Эплбаум утверждает, что Хрущев вернулся в республику в 1937, а на с. 285 и с. 340 — что он возглавил Компартию Украины в 1939 г.. На самом деле Хрущев оказался в Киеве в январе 1938 гг.». «В предисловии (с. ХХVІ) сказано, что между 1933 и 1991 гг. в СССР отказывались признавать факт голода. Однако на с. 327 автор исправляет эту ошибку и говорит, что молчание внутри Украины было абсолютным от 1933 до конца 1980-х гг.».

 

«Если мы хотим доказать, что Голодомор является геноцидом, — а книга Э. Эплбаум всем своим содержанием доказывает это, — то приведенные Р. Дэвисом и С. Виткрофтом факты нельзя игнорировать. Между тем Э. Эплбаум не использует книгу двух влиятельных на Западе представителей школы Э. Карра и вспоминает ее только в библиографии, да еще и с неправильной датировкой выхода в свет» и другое.

 

О антиукраинском по своему содержанию утверждении

 

Отзывы в западной прессе были неоднозначными. Разумеется и не только потому, что подавляющее большинство русистов в западных университетах придерживаются позиции об отсутствии различия Голодомора 1932-1933 гг. от общесоюзного голода, но и потому, что, как подметила австралийская исследовательница Ш. Фитцпатрик, которая специализируется на изучении сталинской России, что «Красный голод» написан на базе лицензионных исследования, а многочисленные ссылки на архивные ресурсы со стороны Энн — это просто форма незрелого хвастовства». Понятны и мотивы критики рецензентки, которая является поклонницей негеноцидной концепции и убеждена в том, что Эплбаум «не принимает некритично украинский аргумент о том, что Голодомор был актом геноцида».

 

Однако чем глубже изучаешь текст книги, тем возникает больше сомнений в оригинальности в смысле исторической правдивости и подлинности представления событий, что дает дополнительные основания не согласиться с оценкой материала типа «достаточно мало фактических ошибок и неточных выражений». Подтверждением этому является профессиональные отзывы на книгу известных и компетентных исследователей В. Сергийчука, В. Марочко, Р. Сербина, В. Василенко, позиции и подходы которых разделяет рецензентка.

 

В своей рецензии, которая носит в основном критико-полемический характер, мне хотелось бы обратить внимание, двигаясь по логике текста, на те несоответствия и ошибки, которые допустила автор в своей книге.

 

Первое, что попадает в поле зрения, когда, завершив читать «Предисловие», переходишь к «Введению: Украинский вопрос», так это откровенные антиукраинские по своему содержанию утверждения: «Украина стала суверенным государством только в конце XX века» (с. 29), «… украинские земли были сердцевиной Киевской Руси — средневекового государства, созданного в IX веке славянскими племенами и аристократией викингов. В культурной памяти этого региона Киевская Русь — это почти мифологизированное государство, потомками которого считают себя россияне, белорусы и украинцы» (с. 30).

 

Далее следующий тезис: «… большую часть XX века село и город разделял язык: украинцы в городах разговаривали или на русском, или на польской, или на языке идиш, в то время как в селах царил украинский» (с. 33).

Это не соответствует действительности. В 1923 г. доля украинского в значительных торговых и промышленных центрах составляла: в Одессе — 2,9%, Екатеринославе — 4,7% горожан, Николаеве — 15,3%. Административно-политические центры Украины — Киев и Харьков — тоже не отличались наличием украинцев как определяющей нации, что составляла соответственно 14,3% и 21,2% жителей. Современные исследователи отмечают стремительное и весомое увеличение доли украинцев в населении городов и городков Украины в 1920-е гг. Если в 1923 суммарное количество русских и евреев в городах преобладало над количеством украинцев почти на 460 тыс., то в 1926 их соотношение выровнялось. Как свидетельствует перепись 1926, в городах Лево- и Правобережья проживало более 55% украинцев. Стремительно увеличилось количество украинцев среди жителей Екатеринослава, составив 36% и удвоилось в Николаеве и Артемовске. В целом среди девяти губернских городов отслеживаются тенденции, присущие обществу этого периода. Энергичное пополнения украинцами рядов горожан, в течение шести лет, составило 14% — в 1920, 26,8% — в 1923 и 36,8% — в 1926. Средний процент украинский во всех городах УССР в 1926 равнялся 48,1%. В последующие годы процент украинцев в городах вырос еще больше.

 

В таблице экспертного заключения демографов (в 2009 г.) предоставлено этническую структуру населения в целом по Украине по результатам Всесоюзных переписей 1926, 1937 и 1939 (в %).

 

Исходя из того, что национальный и языковой состав населения несколько отличаются в сторону увеличения использования языка этноса, представляющего господствующую нацию, русским языком в городах пользовались не только этнические русские, но и представители других национальностей. Однако не так, как утверждается в книге. Например, в г. Полтава в переписи 1926 года украинцы составляли 68,4% населения, русские — 8,9%, евреи — 20,5%. Зато по языку население г. Полтавы в то время делилось: украинский — 62,7%, русский — 23,7%, еврейский — 12,3%. Поэтому, только 5,7% украинцев и 8,2% евреев предпочли русский язык, что вместе с этническими русскими составляет 22,8% русскоязычных полтавчан, также русский язык выбрал языком общения еще 1,1% представителей других этносов в Полтаве.

 

Что касается польского языка и идиша, то они никогда не имели господствующих позиций в языковой палитре населения советской Украины, за исключением нескольких небольших городков на полосе оседлости еврейского этноса царской России и в центрах Мархлевского (польск.) и Пулинского (нем.) районов.

 

Были ли школьники-украинцы хулиганами?

 

Далее встречается у автора откровенное передергивание фактов: «Значительная роль крестьянства также означала, что с самого начала украинское возрождение было синонимом популизма» (с. 34); «… школьники-украинцы чувствовали себя деморализованными в русских школах, им было скучно и они становились хулиганами» (с. 35); «Украинская крестьянское восстание [1919 — рецензентка] опустошило село и создало в нем разделения, которые уже никогда не исчезнут» (с. 76); «Но масштабы голода напугали большевиков. Нехватка продовольствия, вероятно, могла приостановить крестьянские восстания в Украине, однако в других регионах — только подпитывала их. В Тамбовской губернии продовольственный кризис привел к восстанию Антонова … Нехватка продовольствия стала также одной из причин широко известного восстания в Кронштадте»(с. 89).

 

Возникает впечатление, что украинцы имеют вид таких, что не способны бороться, столкнувшись с трудностями, в частности голодом. Автор не принимает во внимание тот факт, что украинские крестьяне мужественно вели вооруженную борьбу с большевиками в 1919-1921 гг. В течение трех (!) лет Советская Россия безрезультатно использовала в этой войне с простыми крестьянами регулярные части Красной армии. Украинское село в это время вовсе не ломилось от пищи — грабили деникинцы, российские войска, многочисленные криминальни банды, которых также было немало. Однако большевикам не помогли ни обещанная повстанцам амнистия, ни отмена продразверстки, ведь налог с урожая 1921 продолжали собирать методами продразверстки — грабежом всего, что находили вооруженные продотряды.

 

Главная причина Тамбовского восстания 1920 г. та же, что и восстаний в Украине — не продовольственный кризис, а «политика продразверстки», внедряемая большевиками. Крестьян «хлебной» Тамбовской губернии грабили так же, как и украинских крестьян. Тамбовщину действительно в 1920 г. поразила засуха, которую, однако, нельзя сравнивать с выгоранием всей растительности в следующем году в Поволжье и в южных губерниях Украины. Тогда как причины восстания матросов Кронштадта были исключительно политические. 24 февраля 1921 в Петрограде начались забастовки и митинги рабочих с политическими и экономическими требованиями. Петроградский комитет РКП (б) расценил беспорядки на заводах и фабриках города как мятеж и ввел в городе военное положение, арестовав рабочих активистов. Эти события послужили толчком к восстанию гарнизона Кронштадта, во время которого X съезд РКП (б) принял отмену продразверстки.

 

Об украинском селе

 

Рассказывая о коллективизации и раскулачивании в украинском селе, Энн Эплбаум выставляет украинцев жадными и жестокими, манипулирует, приводя сначала факт негативного характера и отмечая, что такого было много, а потом — факт с проявлением эмпатии, сразу же подчеркивая его обособленность: «Также было много случаев жестоких издевательств. В одной деревне бригада сожгла дом, в котором жили две девочки, которые только осиротели. Старшая девочка пошла работать в колхоз, а оттуда ее не отпустили ухаживать за тяжело больной сестрой. Никто не обнаружил никакого сочувствия к сиротам. Зато соседи разобрали остатки дома на дрова и растащили последние вещи, которые сестры смогли спасти» (с. 142); «В одном селе сотрудники ОГПУ стали свидетелями, как« 50 бедняков вместе с кулаками плакали во время раскулачивания. Они не сопротивлялись, но помогали кулакам собрать свои вещи и найти жилье»… Но эти наблюдения также показали, что даже в условиях насилия и истерии некоторым людям в некоторых селах удавалось сохранить человечность» (с. 143).

 

Встречающиеся в тексте фрагменты нивелирования колонизаторской политики большевиков в отношении Украины. Говоря о том, что реакция власти в России и в Украине на голод 1921-1923 гг. отличалась, автор не объясняет, что несвоевременное оказание помощи украинскому населению было связано с политикой Кремля: «Так же, как и российские коллеги, украинские коммунисты создали Центральную комиссию помощи голодающим. Однако сначала комиссия должна была помогать не украинцам» (с. 85). Виновником отказа американской организации АРА работать в Украине в книге изображено наркома внутренних дел УССР Н. Скрипника, который запретил ей это делать из-за отсутствия отдельного соглашения с украинским правительством (с. 86).

 

Отрицается достоверность воспоминаний А. Гончаренко, данных антропологу В. Ноллу в начале 1990-х гг., который утверждал, что все двадцатипятитысячники были русскими. Несмотря на то, что респондент на время коллективизации уже был взрослым и имел четкое понимание того, что происходило, Эплбаум настаивает: «В этом он ошибался, ведь большинство из тех, кто работал на селе в Украине, прислали из украинских городов» (с. 132).

 

Есть доказательства предварительно планируемого голода

 

Среди прочего Эплбаум отрицает выводы украинских исследователей по использованию массового голода 1921-1923 гг., бушевавшего на территориях нескольких губерний советской Украины, для подавления крестьянского сопротивления коммунистическому режиму. «Украинские исследователи предложили даже более точное политическое объяснение: советская власть могла использовать голод (как это случилось и потом в 1932 году) для подавления восстания украинских крестьян. Этот тезис невозможно доказать, ведь нет доказательств предварительно планируемого голода украинских крестьян в 1920-1921 годах» (с. 88).

 

Впечатляющая доказательная база. Во-первых, массовый голод в Украине продолжался с 1921 по 1923. Во-вторых, а если сначала и не планировали, то почему не могли использовать по факту? В-третьих, украинских историков, это доказали на большом массиве архивных источников, не два (как ссылается автор). В-четвертых, она сама же утверждает прямо противоположное своем заключении. В частности: «Пришло время, как объяснял Ленин, проучить крестьян, духовенство и других политических оппонентов, чтобы «в течение ближайших десятилетий они не смели и подумать о любом сопротивлении» (с. 88).

 

Переселение россиян в конце 1933 Эплбаум описывает частично реалистично: «Вообще, первую волну переселенцев образовали добровольцы, рассчитывающие на бесплатное жилье, продовольственное обеспечение и оплаченный государством переезд». Однако дальше подает фантастическое замечание: «хотя некоторых из них выселили как «кулаков» и врагов народа — в них выбора не переселяться не было». Раскулаченных переселять было куда — Сибирь ждал новых колонистов, а все переселенцы на украинских земли получали освобождение на три года от налогообложения, получали подъемные деньги, зерно, корову, освобожденную от украинцев избу и даже граммофоны. Интересное раскулачивание!

 

Но самое интересное, и здесь стоит поддержать всех предыдущих критиков труда, которые четко указывали на отрицание автором Голодомора в Украине 1921-1923 как геноцида, акцентирование на том, что он был «составной общесоюзного советского голода». Причины голода, по Эплбаум, «крылись в катастрофическом решении руководства Советского Союза заставить крестьян отказаться от своей земли и вступить в колхозы; в выселении «кулаков» или богатых крестьян из их домов; в конце концов в хаосе, возникшем вследствие совокупности этих факторов и приведших село к голоду »(с. XXI). Голодомор рассматривается в гораздо более узких хронологических рамках, чем это доказано историками на документах, о чем свидетельствуют те, кто его пережил: «… эти две политические кампании — Голодомор зимой и весной в 1933 г. и репрессии против украинской интеллигенции и политиков в течение следующих месяцев…» (с. XXIII).

 

Страшная статистика

 

В Предисловии появляется тезис о несоответствии Голодомора Конвенции ООН, текст которой отличается от концепции геноцида Лемкина, и содержится намек на влияние каких-то украинских связей на определение Р. Лемкиным «этого концепта» (с. ХХХІІІ).

 

Утверждая, что «вместо резкого падения летом [1933 — Авт.], трагедия замедляла свой ход постепенно. «Сверхсмертность» продолжалась в течение 1933-1934 годов», Эплбаум 1) отрицает его искусственный характер — режим, который организованно начал убивать украинцев еще в I квартале 1932, так организовано и прекратил — до осени 1933 повышенная смертность в последующие месяцы — пролонгированные последствия длительного голодания; 2) называет Голодомор трагедией, а не преступлением, что фактически отрицает его геноцидный характер.

 

Встречается и безосновательное использование фактов для широких обобщений. Воспоминания П. Ангелиной по коллективизации: «Только после победы над кулаками, когда их вынудили покинуть землю, мы — бедняки, почувствовали себя настоящими хозяевами» представлены без учета личности героини и сопровождаются выводом: «Таких людей, как Ангелина и ее семья, было много» (с. 134). К сведению автора, П. Ангелина — дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Сталинской премии. Награждена тремя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени, медалями; автор книги «Люди колхозных полей» (1950).

 

Следующий пример. «Часто конфискация была быстрой и насильственной …. В некоторых случаях экспроприация проводилась наложением высоких налогов, оформленных задним числом» (с. 140, 141). Зато в Украине это были не единичные, а типичные явления. Повышенное налогообложение так называемых «кулаков» было одним из инструментов ограбления, а конфискация происходила обязательно с применением насилия.

 

Какую новую сельскую элиту создала коллективизация?

 

Относительно терминологической и фактологической «нечистоплотности». Термин «Гражданская война» используется для обозначения событий национально-освободительной борьбы украинского народа в 1918-1920 гг. (с. 47, 48, 49, 63, 86, 131, 136,152, 156) использование ленинской терминологии касательно «единства российского и украинского пролетариата» (с. 48). «Осенью 1922 года, когда голод все еще охватывал значительную территорию страны …» (с. 85). Здесь непонятно, когда же, по мнению Эплбаум, голод закончился и какую страну она имеет в виду. А также: «… коллективизация создала новую сельскую элиту, которая твердо верила в свое право на власть» (с. 135). Описание коллективизации (с. 141) далеко от действительности и выглядит как фарс или съемки голливудского вестерна.

 

Несколько страниц книги посвящены пространным описаниям картин голода в России, обращению ее правительства к загранице о помощи голодающим, однако нет акцента, что просьба касалось только населения Поволжья. Так у читателя создается впечатление, что помощь была также предоставлена ​​и Украины, тогда как о массовых смерти от голода в Украине мир узнал только тогда, когда миллионам умерших украинцев уже нельзя было помочь (с. 82-85).

«Это было время [1929 — рецензентка], когда сталинская наступательная риторика столкнулась с реальностью украинской и русской жизни на селе …. Антонина Соловьева, городская активистка и комсомолка, которая работала на Урале, вспоминала о коллективизации с ностальгией … ». Методы, с помощью которых проводили коллективизацию и раскулачивание, подаются, как через линзу калейдоскопа, картинки-примеры сменяют друг друга, независимо от места развертывания события — в Украине или России (с. 140-141).

 

Таким образом читатель подводится к мысли: во-первых, что власти было все равно, против кого совершать насилие и репрессировать — то против русского крестьянина, то против украинского; во-вторых, что грабительское раскулачивание — это произвол местных активистов; их автор выставляет типичными уголовниками, которые не гнушаются забрать последнюю пеленку и крошку в младенца.

 

Это касается и рассказа о восстании 1930 (с. 154). «К 6 февраля 1930 … в Советском Союзе спецорганы арестовали 15985 человек за «контрреволюционную деятельность» в деревне. Примерно две трети арестованных были украинцев. С 12 по 17 февраля ОГПУ арестовали еще 18000 по всей территории СССР» (с. 156). Если повстанческое движение в Украине ничем не отличался от других регионов, то почему же тогда Сталин был так зол именно на украинцев?

 

Неточности или искажения исторических фактов?

 

Отдельным блоком идет проблема — незнание или искажение фактов. Как в случае с использованием второстепенных фактов, игнорирующих такие, которые имели убийственные последствия. Например, по украинскому языку (с. 55): «… в 1804 году царь Александр I разрешил использование некоторых национальных языков в новых государственных школах. Украинский не входил в этот перечень … ». «В 1881 году киевский генерал-губернатор провозгласил, что использование украинского языка в школьных учебниках может привести к его внедрению в высшие учебные заведения, а оттуда и в законодательство, суды и административные учреждения, создав таким образом «многочисленные трудности и даже опасные изменения для единого российского государства». При этом не упоминается Валуевский циркуляр от 30 июля (18 июля) 1863, запрещающий публикацию религиозных, учебных и образовательных книг на украинском языке, хотя еще разрешалась публикация художественной литературы, и Эмский указ Александра II (1876) о запрещении печатания и ввоза из-за границы любой украиноязычной литературы, а также о запрете украинских сценических представлений и печатания украинских текстов под нотами, то есть народных песен.

 

Есть еще следующие: «Когда Российская и Австро-Венгерская империи внезапно распались в 1917 и 1918 годах соответственно …» (с. 37) «Успех революции доказал как большевистским лидерам, так и многим другим, что Маркс и Ленин были правы» (с. 49) «В июне 1919 года и Григорьев, и Махно навсегда разорвали свои договоренности с большевиками» (с. 69). Махно пошел на союз с большевиками во время наступления на генерала Врангеля осенью 1920 г. «Когда Белая армия заняла Харьков в августе 1919 года …» (с. 71). Деникинцы вступили в Харьков 25 июня 1919 «Точные человеческие потери трудно подсчитать, ведь никто не вел учета во время голода. В наиболее пострадавшем южном регионе Украины погибло от 250 000 до 500 000 … В советских материалах, опубликованных вскоре после окончания голода, указано 5000000 человек [в сов. республиках в целом — рецензентка]» (с. 89). «Большинство из них [коллективных хозяйств — рецензентка] потребует от членов отчуждения права собственности на свою землю …» (с. 128). В конце 1920-х годов вся земля в СССР была собственностью государства, поэтому отчуждение права собственности на свою землю было нужно.

 

Ко всему прочему, в разных главах книги содержатся взаимоисключающие выводы по одному и тому же вопросу. Вывод: «… признание государством нового руководства села заставило замолчать противников коллективизации … активность крестьянских масс [против «кулаков» — рецензентка] была настолько мощной, что в течение всей операции даже не пришлось вызывать вооруженные отряды …. Благодаря «энтузиазму и действенности местных активистов враги коллективизации чувствовали себя растерянными и одинокими» (с. 135) создан на основании отчета ОГПУ о событиях в Украине в марте 1930, без его критического анализа и использования других источников. Ниже по тексту автор выражает сомнения в энтузиазме активистов, констатируя невозможность узнать из доступных материалов о реальности этого энтузиазма, а мемуары, по словам автора, «только намекают», что активисты «не были ни энтузиастами, ни циниками, ни преступниками, а просто боялись» (с. 135). Такой реминисценции после утверждающих обратное цитат является, однако, недостаточно для их опровержения.

 

О кулаках и крестьянских восстаниях

 

В другой главе, посвященной восстаниям, автор, описывая эту ситуацию, приводит информацию о 2000 массовых выступлений, которые произошли в Украине до конца марта 1930 (с. 160). Далее она утверждает: «к середине марта ситуация ухудшилась. 9 марта Балицкий отчитывался о «массовых восстаниях» в шестнадцати районах Украины» (с. 161). Возникает вопрос: для кого ситуация ухудшилась?

 

Зачисление в категорию кулаков объясняется не отношением к режиму (активно и неактивно), а личными отношениями с соседями или руководством села (с. 137). Допускается произвольное изложение порядка событий, когда то, что произошло позже, подается как причина предварительного события: «С тех пор требование «уничтожение кулака как класса» стало государственным приоритетом [заявление Сталина на конференции декабря 1929 — рецензентка], республиканское руководство чувствовало потребность найти лучшее определение понятия «кулак». В августе 1929 года Совет народных комиссаров издал постановление, задекларировав «признаки» кулацких хозяйств» (с. 137).

Автор утверждает, что термин «кулак» было с «невероятной легкостью» распространено на «представителей национальных меньшинств на территории СССР, в частности на поляков и немцев, многие из которых проживали в Украине. В 1929-1930 гг. некоторые украинские чиновники считали, что всех этнических немцев в Украине, а некоторые из них проживали здесь с XVIII столетия, надо переопредилить на «кулаков». В процентном отношении их было раскулачено и депортированы примерно в три раза больше, чем этнических украинцев, также они становились объектом особых преследований. «Где бы вы, саранча, не поселились на нашей земле, — говорил председатель колхоза группе этнических немцев-крестьян, — не ожидайте небесной манны в помощь, никто не услышит ваших отвратительных жалоб» (с. 138).

 

«Как и тогдашние партийные лидеры, руководство ОГПУ НЕ жаловалось на отсутствие амбиций. Из всех зерновых регионов СССР от Украины ожидали больше «кулаков»: 15000 «крепких и активных кулаков» должны были арестовать, 30000-35000 «кулаков» с семьями подлежали выселению, и еще 50000 — депортации к Северному краю». Далее для сравнения приводятся цифры по Беларуси и Центрально-Черноземной области и предположение: «Вероятно, высокие цифры для Украины отвечали высокому проценту крестьян среди населения. Также возможно, что они отражали московское восприятия украинских крестьян как источника перманентной политическй угрозы». Отсюда непонятно, по какому документу предполагалось проведение репрессий против так называемых «кулаков» и сколько, собственно, должны были выселить. Тайным постановлением ЦК ВКП (б) от 30 01.1930 г. предусматривалось разделение тех, кто подлежал раскулачиванию, на три категории (и не столько по имущественному положению, сколько по степени выражения ими нелояльности режиму). Превратно и содержание т. н. «Кулацкой операции», проведенной на основании постановления ОГПУ от 31.01.1930 г.

 

«В 1980 один украинский крестьянин рассказал сборщику устной истории, ему посчастливилось быть депортированным в Сибирь, ведь он смог перевезти туда свою семью, когда начался голод» (с. 145). А как же с необходимостью ежедневно отмечаться в комендатуре спецпоселения? Даже один такой пропуск мог стать причиной для заключения в концлагере! Было ли возможным еще доехать живым к той же Сибири?

 

Положительные и «эхо авторитета»

 

Таким образом, рассмотрев и проанализировав вышеуказанные сомнительные и откровенно противоречивые аспекты в работе Э. Эплбаум «Красный голод. Война Сталина против Украины», в итоге хотелось бы остановиться на ключевых, по моему мнению, положительных и отрицательных моментах. К положительным следует отнести то, что появление подобной работы на английском языке, да еще и из-под пера лауреата Пулитцеровской премии, в целом является шагом вперед в том смысле, что доносит до западного мира информацию о преступных действиях, которые совершили в 1932-1933 гг ., благодаря которой больше людей узнают о Голодоморе тех времен, который был спланирован и инициирован сталинским режимом. Кроме сугубо академических исследований, нужны и такие научно-публицистические работы, благодаря которым эта тема будет зачислена в ранг топовых проблем мирового и цивилизационного масштаба, о которых стоит говорить и помнить не только украинцам, но и обычным людям во всем мире, чтобы делать правильные выводы и предотвращать появление подобных преступлений в будущем.

 

Среди негативных моментов, учитывая замечания, главной является ловушка, которую условно можно обозначить «эхом авторитета». Нужно ли нам, ученым и рассудительным читателям, с большим кредитом доверия обращаться к любой работе по теме Голодомора авторства зарубежных исследователей? Или необходимо критически подойти к любым исторических исследованиям, касающимся анализа и осмысления этой проблемы, несмотря на то, автор известна или малоизвестная фигура в научном мире? НЕ аплодировать увлекшись, услышав из уст известного западного ученого слово «Голодомор» или встретив книгу с таким названием, а со всей добросовестностью и беспристрастностью обратиться к проверке полученных и представленных данных относительно их подлинности и правдивости, что, собственно, и требует профессия историка. И уже на основании этого ответить на следующий вопрос: «искажают» подобные работы украинскую истории, а также являются ли они вредными для сознания украинцев?

 

В случае с книгой Эпелбаум такие предостережения является неслучайными и обоснованными. Чего только стоит вышеупомянутое мнение, которая проходит лейтмотивом через всю ее работу, что Голодомор не может подпадать под определение «геноцид» в историческом и юридическом аспектах (с. 340-341), в отличие от Холокоста. И неудивительно, что автор делает вывод, ведь если посмотреть базу источников, то она выглядит неполной и избирательной, где отсутствуют ключевые академические труды известных украинских исследователей, ссылки на основательные региональные и культурологические студии, которые позволяют комплексно взглянуть на проблему Голодомора как на геноцид украинского народа. Это ставит перед автором, если она продолжит исследовать эту тему и все же захочет узнать правду, новые задачи, требующие от нее привлечения дополнительного материала и дополнительных консультаций с большим кругом экспертов, и на этой основе внесения необходимых поправок в работу, которые войдут в второе дополненное издание. Со своей стороны, я и мои коллеги готовы ей в этом помочь, ведь также заинтересованы в объективном освещении правды о геноциде украинцев.