Встреча с 90-летним свидетелем Голодомора Николаем Онищенко

18 ноября 2016 в Зале памяти Мемориала жертв Голодомора прошла встреча с 90-летним свидетелем Голодомора Николаем Онищенко. Послушать воспоминания человека, пережившего геноцид 1932-1933 годов и собственными глазами видевшего уничтожения односельчан, пришли не только представители прессы, ученики и студенты, но и рядовые киевляне, которые болеют за сохранение памяти.

Николай Павлович пережил Голодомор в селе Роза, на окраине Бердянска. Те два года были только началом, потому что о его жизни на самом деле можно снимать фильм. Затем были — Вторая мировая, концлагеря … Но, несмотря на это, он получил два высших образования, получил ученое звание, и самое главное, даже эвакуация из оккупированного Луганска в 2014-м не забрали у него жажды жизни и стремление сделать мир лучше.

— Меня попросили, чтобы я рассказал о Голодоморе. Но я не хотел бы [начинать] сразу с того, как это выглядело, что это за «Голодомор». Хотел рассказать с немного раньше, как это было, та жизнь, как это люди подошли к этому Голодомору, — начал свой рассказ-исповедь Николай Павлович. — Мне удалось увидеть деревню. А я родился в деревне, вырос в деревне и четыре класса закончил в селе. И я малым застал, когда мой дед и его два сына (в том числе мой отец), хозяйничали на земле. И я очень запомнил как жили тогда люди. Мог судить о той жизни, несмотря на то, как жила семья моего деда, мои родители.

Я очень хорошо помню, как я малым полез на чердак к деду. Я был очень удивлен, когда увидел эту картину. До сих пор помню. На этом чердаке, под камышовой крышей, висели окорока — целый ряд, чаши стояли с жиром залитым, колбасы, сало в таких ящиках, мед в макитрах. Это было чудо. А дед все это было. Я помню двор … Он был не богат. Два сына было. Он не попал тогда в кулаки. Двор был, чего там только не было: телята, гуси и жеребята … Все … Сад огромный вишневый, виноград … Это село Нововасильевка под Бердянском, 7 км от Бердянска.

И вот я помню еще одно такое впечатление. Когда началась коллективизация, я увидел пустой двор: ни лошадей, ни гусей, ни овец — ничего, все пустое. Даже коровы не было. Я помню, моя бабушка даже плакала, что наша корова (она ходила ее кормить, тогда еще не было колхоза, а были артели, ТСОЗы), дохнет. Ее подвязали к балке … Вот это я тоже помню.

Следующее, что я помню, это то, что те люди, которые остались без земли, остались без скота, они стали нищими. Что такое забрать у крестьянина землю? Они остались без дорогого … они стали нищими. Люди питались с огородов. Затем огороды обрезали, чтобы шли в эти колхозы, чтобы не голодать. Дошло до 1932 года, голода. У людей не было ничего, может собака. И они получали зерно из артели. Хотя оставались некоторые, что нуждались. Их уговаривали, чтобы они шли в эту артель. А люди не хотели. У нас даже сосед такой был.

И это я уже будучи семилетним (было 7 лет в 1932 году, должен был идти в школу), услышал от матери: в селе Новавасиливка начали отбирать хлеб, в этих старцев оборванных … Конечно, вы не можете представить людей того времени … И никакое кино это не сможет показать. Где набрать людей, худых, страшных, в лохмотьях. У людей была такая одежда, что нельзя было понять, какая первая была ткань. Это было заплата на заплате. И на рубашке, на брюках, на ботинках. Все село было старцев … Услышали, что будут отбирать хлеб … Тогда нельзя никак сказать, что были сыты. Хлеб отбирали у голодных людей … Услышали люди, отбирают в соседнем селе. Настал день, что началось у нас, в селе Роза, в 13 км от Бердянска. Мы это почувствовали … Напряжение, которое испытывали все … Все были напуганы. Трудно описать. Говорят, что собаки почувствовали. С другого конца села, начали говорить, что у этого человека отбирают, что слышны крики … Помню, как моя мать бегала с оклуночком, в котором было около ведра полтора кукурузы. У нас была обычная изба, тоже под камышом … Мы были в кухне … У плиты стоял бочонок с огурцами, и мать принесла ведро. Вылила с той бочки рассол в ведро. Затем высыпала эти огурцы, запихнула туда этот оклуночок с зерном, наложила огурцы сверху, наложила кружочки, камни, и здесь появляются эти самые реквизиторы — трое. Один старший подошел к матери и говорит: «Где зерно?» «У нас нет никакого зерна». «Где зерно, я тебя спрашиваю?» Тем двум говорит: идите на огород, на чердак, ищите. Мать говорит, что мы не в том ТСОЗ … в нас нет никакого зерна, мы не получали. Мой муж работает в Бердянске, в порту грузчиком. У нас нет ничего. А он свое: «Где зерно?» Он спрашивает у двух: вы на огороде были? «Были». А говорят, что люди прятали зерно, закапывали его, маскировали на огородах, где-то в садах .. Придумывали как скрыть зерно. Они выискивали. Он говорит: «А вы в соломе дергали … крючком?» «Уже проверяли». «На чердаке был?» «Был». «Полезайте еще, плохо смотрели» Он вернулся с чердака, где нет. Ничего не нашли. Тогда он смотрит на ту бочку. Он спрашивает, что это у тебя огурцы сухие? Посмотрел, а там между огурцами выглядывает мешок сухой. Он туда рукой, выдернул узелок, огурцы, камни посыпались. Он забросил этот оклуночок за плечи, и из дома. Мать схватилась за этот оклуночок. И начала очень кричать, плакать. Мы за мамину юбку, вытащил нас на улицу. Отцепился от нас. Стояли две подводы, кричали люди. На этом мои впечатления закончились, они поехали … Даже собаки попрятались …. Это было насилие … Отбирали хлеб у нас, кто был рабочим, а не крестьянином … Я помню, хлеба у нас не было. Очень было много овощей … Овощи не отнимали. Отец работал в Бердянске, давали пайки, голодом были поражены села. Те, кто делает хлеб, остались без хлеба. Я не знаю, что получал отец, но помню, что он приносил раз в воскресенье, может чаще, уже не помню. Я только помню, что хлеба он не приносил, а приносил из порта что-то. Мать с того прямо на плите такие какие-то оладушки пекла … И мы ели эти оладушки. Мы видимо были самые богатые в этой деревушке.

А где-то ближе к весне голод усилился так, что появилось много старцев. Люди шли … и все время что-то просили. Помню, что говорила мать: «Не выходи из двора, потому что тебя съедят.» И действительно такие слухи были. Я никуда не выходил, даже к соседям. Я не видел своих сверстников. Совсем запретили выходить со двора.

Знаю, что мать говорила, эти кто отбирал хлеб, это было так называемый комбедовцы. Те о которых в селе говорили, это самые крупные лентяи, пьяницы, эти вот хлеб отбирали. Это главные, кто служил при отборе хлеба. А когда началась весна и начали таять снега, тогда были самые страшные впечатления. Помню страшный случай … Когда к нашему двору подошел человек. На человека мало похожа. Этот человек совсем опух. Только глаза загноились, то с них текло. Он был страшен. Люди уже съели все, что можно было съесть. Поели свои ботинки, сапоги, свои пояса, потому что тогда все было кожаное… Он был в одних тряпках. Шел по дороге, раскисшей … и не чувствовал ничего. Тряпки размокли на ногах. Я помню его пальцы выглядывали с тех тряпок … протянул руки, просил что-то у меня, мне было очень страшно … И мать выскочила, меня забрала. Не помню, дала ли что-то, потому что дать было нечего …

Время от времени говорили, там лежит, там лежит … Кто подбирал их, я уже не помню … Голод тогда только уменьшился, когда начались первые почки на деревьях … Когда началась трава, первая лебеда. Варили лебеду, обдирали кору деревьев, ели .. И я тогда выходил со двора, у меня был товарищ … Мы лебеду не ели, а они … Ели варево из лебеды, это было нормально. Ближе к лету у тети, в Новавасиливци, в мельнице начали доставать хлеб. Потому что удалось выжить тем, кто спрятал хлеб. Были такие люди, конечно … Мой дед тоже спрятал, он был в том селе … Дед сделал мельницу и молол зерно. Остались все живы, и у деда, и мы все живые … А сколько было мертвых в нашем селе — я не знаю … Знаю много было мертвых … Весной во многих начали отбирать этот скрытый хлеб … Так я был свидетелем Голодомора. Это все что я тогда видел ».

Уже несколько десятков лет своей жизни Николай Павлович жил в Луганске. На пенсию ушел с должности главного экономиста Луганского тепловозостроительного завода, но советским человеком он так и не стал. «Бывало, что мне предлагали должности, которые были мне по силам и которые я хотел, но в партию вступать для этого я не согласился», — говорит 90-летний мудрец, которого даже в таком возрасте судьба испытывает. Потому с 2014 года он с женой вынужден жить в Киеве в статусе временно-перемещенных лиц, теснясь у знакомых, будучи лишенным многих элементарных благ, так необходимых каждому человеку.